ТРУДЫ ПО РУССКОЙ и СЛАВЯНСКОЙ ФИЛОЛОГИИ TARTU RIIKLIKU ÜLIKOOLI TOIMETISED УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ ТАРТУСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА

TARTU RIIKLIKU ÜLIKOOLI TOIMETISED УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ

ТАРТУСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА

ALUSTATUD 1893. а. VIHIK № 6 5 ВЫ ПУСК ОСНОВАНЫ В 1893 г.

ТРУДЫ ПО РУССКОЙ и

СЛАВЯНСКОЙ ФИЛОЛОГИИ

T A R T U R I I K L I K U Ü L I K O O L I T O I M E T I S E D У ЧЕН Ы Е ЗА П И С КИ

ТА РТУ СКО ГО ГО СУ ДА РС ТВЕН Н О ГО У Н И В ЕРС И ТЕТА

VIHIK 6 5 ВЫ ПУСК

ТРУДЫ ПО РУССКОЙ и СЛАВЯНСКОЙ ФИЛОЛОГИИ

I

T A R T U 1958

R e d a k tsio o n ik o lle e g iu m :

V . A d a m s (v a stu ta v to im eta ja ), J. L o t m a n , A. P r a v d i n . Редакционная к ол л еги я :

В. А д а м с (ответственный редактор), Ю . Л о т м а н , А. П р а в д и н .

Посвящается IV Международ­

ному конгрессу славистов

«ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН» НА ЭСТОНСКОМ ЯЗЫКЕ

Д о ц ., к ан д. ф илол . н аук В. Т. А д а м с.

Д л я эстонского историко-литературного процесса переводы из русских классических поэтов имеют огромное значение. Они не только знаком ят эстонского читателя с сокровищницей одной из величайш их литератур мира, но и воздействуют на развитие национальной поэтической культуры введением в читательский обиход большого числа классических стихов, что не может не стимулировать и оригинальное поэтическое творчество. В этом аспекте крупной победой эстонской поэзии следует считать появ­

ление переводов избранных стихотворений М. Ю. Л ермонтова 1 и А. С. П у ш к и н а.2

П ервый из этих сборников содержит 67 стихотворений, второй переводы пяти пушкинских поэм и 43 стихотворения, выполнен­

ные на современном уровне. Конечно, переводы поэзии Пушкина и Л ерм онтова на эстонский язы к выходят не впервые, начало пе­

реводов из этих классиков относится еще к 80-м годам прошлого столетия, но ввиду быстрого роста эстонской языковой и стихо­

творной культуры прежние переводы уж е не удовлетворяю т со­

временного читателя. Однако до сих пор не переведено централь­

ное произведение А. С. Пушкина — «Евгений Онегин». Перевод этой «энциклопедии русской жизни», равно непосильный как для переводчиков, так и для читателей царской провинции, стал настоятельны м заданием после революции 1917 года. Ц ель насто­

ящ ей работы — в историческом аспекте дать обзор попыток пере­

вести роман Пуш кина на эстонский язык, а такж е и их оценку.

П осле революции к переводу «Евгения Онегина» приступали четыре р а за ,3 причем эти попытки отраж аю т не только способ­

ности того или другого переводчика, но и уровень поэтической культуры данного десятилетия. Формалистическое сопоставление отдельных попыток перевода без учета историкоилитературного процесса, как это делалось до сих пор в эстонской критике, не­

1 М . J. L е г m о n t о v , V a lik lu u le tu s i, T a llin n , 1955. (М . Ю. Л е р м о н т о в, И зб р а н н ы е сти хотвор ен и я, Таллин, 1955).

2 А'. Р u š k i п, L u u lev a lim ik , T artu, 1949. (А . П у ш к и н , И збр ан н ая п о эзи я , Т ар ту, 1 949).

3 Н е счи тая п ер ев о д а л и бр етто оперы Ч айковского (см. н и ж е ).

плодотворно. Чтобы правильно понять действительны е достоин­

ства и недостатки отдельных переводов, необходимо, п реж д е все­

го, определить их место в историко-литературном процессе.

Первый переводчик П уш кина на эстонский язы к, Я к о б Т а м м (1861— 1907), в 80-е годы XIX в. давш ий эстонскому н а ­ роду, наряду с рядом мелких стихотворений, переводы поэм

«П олтава» и «Медный всадник», зад ал ся целью ознаком ить свой народ с исторической ролью преобразователя России П етра I и возвеличить его реформаторскую деятельность. Эта цель вы тека­

л а из руссофильской и просветительской позиции Я- Т ам м а. Он сам объясняет её в стихотворном предисловии к своему переводу

«М едного всадника». Здесь он подчеркивает, что пам ять о П етре не забы та и в Эстонии, что окно в Европу, прорубленное П етром, является окном и д л я эстонцев, ибо общий луч света ведет к счас­

тью оба н арода.4

Якоб Тамм прекрасно понимал, что история эстонского н аро­

д а находится в тесной связи с историей России, и именно поэтому он со своей просветительской точки зрения считал нужным о зн а­

комить свой народ с историческими поэмами П уш кина. При всей продуктивности своего переводческого тал ан та Я- Тамм и не д ум ал о переводе «Евгения Онегина», всё содерж ание которого было бы непонятно угнетенному крестьянскому народу, единственное л и ­ тературное объединение которого в русском официальном экзем ­ пляре устава именовалось .«Обществом грамотных эстонцев».5 В таких условиях это произведение П уш кина не было бы п ра­

вильно воспринято народом, относящ имся отрицательно ко всей дворянской, барской культуре.

После Великой О ктябрьской социалистической революции, с исчезновением класса дворян и помещиков, отношение эстонского народа к этим вопросам стало изменяться. Д л я новых поколений эстонцев «Евгений Онегин» стал уж е произведением мировой классики, а реалии и бытовые детали этого ром ана стали воспри­

ниматься уж е в литературном и познавательном аспекте. Созрело врем я д л я перевода пушкинского ш едевра на эстонский язык.

Требования к хорош ему переводу просто и четко сформ ули­

рованы ещ е эстонским просветителем Ф. Р Крейцвальдом (1803—

1882) в его письме к поэтессе К ойдула: «Хороший перевод д о л ­ жен возмож но полнее отраж ать дух и смысл подлинника, но при

4 Jakob T am m e lu g u la u lu d , T artu, 1914, стр. 2 2 0 — 2 21. „ S e e lin n o n E e s ti a k n a k s ka [ . . . ] . N ü üd s e lle s t a k n a st v ä lja v a a ta b /N ii V e n e kui ka E e sti

vaim : /K iir ü h in e meiL õ n n e sa a d a b ,/ S e s t ü h in e ka m eie a im ”.

5 О б этом см. в кн.: F r i e d e b e r t T u g l a s , E e sti K ir ja m ee ste S e lt s , T artu , 1932, стр. 52.

этом читаться та к ж е плавно, как и поэтическое излияние на род­

ном язы ке».6

Хронологически первая попытка перевода, или, вернее говоря, приспособление отрывков из «Евгения Онегина» диктовалась по­

требностями театра. Когда на эстонских сценах впервые с та­

вится опера Чайковского, то Сергей Липп и Петер Грюнфельд переводят кое-как либретто «Лирических сцен в трех актах по A. С. Пушкину». Это либретто (23 страницы) впервые было из­

дан о в 1920 году. Формально, конечно, перевод либретто М. И.

Чайковского нельзя считать переводом пушкинского «Евгения Онегина», т. к. в нем есть изменения и добавления к пушкинско1 му тексту.

Творчество эстонских поэтов, особенно 20-х годов нашего века, прочно укрепило в эстонской стихотворной культуре т р а ­ дицию ям ба, м ало свойственную ранней эстонской поэзии. Поэты и театр всё чащ е черпают из сокровищницы пушкинского стиха.

В 1923 году появляется стихотворный роман Я ана Кярнера «Биан- ка и Р уф ь»,7 написанный онегинской строфой. В эти годы м оло­

ды е литературоведы исследуют теорию эстонского стиха, м оло­

дое поколение поэтов вводит в эстонскую поэзию новые формы, разм еры , новые рифмы, разговорные интонации — культура стиха об огащ ается новыми возможностями.* В этой атмосфере стихо­

творного экспериментаторства и поворота внимания к вопросам язы ка, стиля и формы возникает первая, скромная попытка пере­

вести и знаменитый роман Пушкина. Ж урналист О лаф Роод (псевдоним Георга Н аэл ап эа) в 1926 г публикует в литератур­

ном приложении к тартуской газете «Postim ees» пятую главу

«Евгения Онегина», под заглавием «Татьяна».

Эта первая попытка перевода «Евгения Онегина» не была про­

долж ена, затерял ась на газетных с тр а н и ц а х 8 и не о казал а ника­

кого влияния на эстонскую поэзию.

Соверш енно иную картину мы видим десять лет спустя. К столетию со дня смерти Пуш кина Эстонским Л итературным 0 6 -

6 K re u tz w a ld i ja K oid u la k ir ja v a h e tu s II, [T a r tu ], 1911, lk. 48. П исьм о К р ей ц в а л ь д а от 9 апреля 1870. «E in e g u te U b e r tr a g u n g s o il s o v ie l w ie m ö g - lich den G e is t un d S in n d e s O r ig in a ls w ie d e r s p ie g e ln ; z u g le ic h aber auch so f lie s s e n d sic h le s e n la s s e n a is ein d ic h terisch er E r g u s s in der e ig e n e n M u tter- sp ra c h e » .

7 B ia n k a ja R uth, ro m a a n v ä r s s id e s , T artu, 1923, lk. 157. (Б и ан к а и Р уф ь , ром ан в сти х а х , Т ар ту, 1923, 157 с т р .). О негин ская стр оф а бы ла т о гд а у н ас в м од е: так, напр., п р ож ивавш ий в Э стони и И горь Северянин нап исал в 1925 г о д у этой стр оф ой ром ан «Р оял ь Л еа н д р а » .

* Л ю боп ы тн о вспом нить, что против этой новой поэтики критика « с т а ­ риков» б о р о л а сь злопы хательск им и дон о са м и на . . р усск ое п р о и сх о ж ден и е новой рифмы и сти хотвор ной техники, впервы е прим ененной в книге B . А д а м с а « S u u d lu s lum m e». А тм осф ер а и би бл иогр аф и я эти х споров о т р а ­ ж е н а в пол ем и ческ ой м онограф ии: I n n o V a s k , M e ie k ir ja n d u slik u kriitika p a n k ro tt («Б а н к р о тств о наш ей ли тератур н ой кри ти к и »), T artu, 1925, 112 стр.

8 T a tja n a . P ä ä tü k k A. P u sh k in i ro m a a n ist « E u g e n O n e g in » . Tlk. O la f R ood . — « S ä d em e d » , 1926, N r. 47 стр. 372— 373; N r. 48, стр . 380— 382;

N r. 49, стр. 38 8 — 390.

щ еством (E esti K irjan d u se Selts) издается сборник поэзии П уш ­ кина,9 в котором помещена и подборка из «Евгения Онегина» в переводе Антса О раса. П ервая глава переведена почти полностью (опущены только последние десять строф ), из других глав пере­

ведено всё необходимое для понимания фабулы ром ана. П еревод О раса до сих пор является наиболее полным по объему (2030 сти­

хов) . Встреченный панегириками современников, ставивш их м а ­ стерство переводчика чуть ли не выше пушкинского 10, перевод этот был подвергнут уничтожающей критике в 40-е годы .11 О днако в историческом аспекте и неумеренные похвалы и полное осуждение этого первого художественного перевода «Онегина»

нуж даю тся в коррективах. Кроме того сравнение этого перевода с последующими д ает возможность сделать важ ны е теоретиче­

ские выводы.

Этот перевод, к ак в зеркале, отраж ает положение в эстонской поэзии 20-х— 30-х годов. К тому времени поэтическая практика уж е д о к а зал а возможность изображ ения в эстонских стихах д а ­ ж е сложнейш их культурно-эстетических ситуаций. О днако, разви ­ тие литературного язы ка еще отставало от новых потребностей.

Н еобходимость приспособить эстонский язы к к выражению но­

вых понятий и оттенков, у ж е вы раж енных в других европейских язы ках, приводит к попыткам ускорить этот процесс путем введе­

ния (отчасти д а ж е искусственно созданных) неологизмов, фенни- цизмов и диалектизм ов в литературный язык. В двадцаты е годы настольной книгой литераторов стал «Словарь новых слов» м а­

гистра И оханнеса А авика, содерж авш ий более 4000 неологизмов и малоизвестных слов.12 Кроме того, почти каж ды й автор сам создавал ad hoc недостающие ему слова. Вот тогда и вошёл в мо­

ду барочный, эстетизированный, сугубо интеллигентский поэти­

ческий ж аргон, все более удалявш ийся от народной речи.

Следует подчеркнуть, что стиль этот являлся не выдумкой от­

дельных авторов, а результатом исторического развития.

В словарный состав эстонского язы ка, по историческим и со­

циальным условиям, в XIX веке входили, главным образом, прос­

тые, конкретные, «крестьянские» слова. Н е было вы работано достаточно возможностей для обозначения явлений интеллекту­

альных, научных и эстетических. Отдельные вышедшие из народа

9 A l e k s a n d e r P u š k i n , V a lik lu u le t. L ü ü rik a -E ep ik a -D ra a m a . T õlk i­

nu d A. O ras, B . A lv er, H . T a lv ik , P . V iid in g . T artu, E e s ti K irja n d u se S e lts , 1936, 10 См. рецензии Э р н ста Р а у д с е п п а в ж у р н а л е « E e sti K irja n d u s» , 1936,

№ 6 и X. П а у к со н а в л и тер атур н ом п р ил ож ен и и к г а з е т е « P ä e v a le h t» —

«K u n st ja K irja n d u s» , 1936, nr. 18.

11 См. р ецен зи ю Я ан а К я рн ер а в ж у р н а л е «V aram u », 1940, № 5, стр 524— 525.

12 J o h a n n e s A a v i k , U u te s õ n a d e s õ n a s tik , T artu, 1919 («С л овар ь новы х сл о в » ). В то р о е, д о п о л н ен н о е и зд а н и е выш ло в 1921 г о д у п о д загл ав и ем

« U u te s õ n a d e ja v ä h e m tu n tu d sõ n a d e s õ n a stik » («С ловар ь новы х и м е н е е и звестны х сл о в » ); в нем число слов превы сило 4000. Т акие словари вы ходи л и и п о з ж е , нап р., ещ ё в 1936 г о д у был вы пущ ен словарь новы х слов м аги стр а А . В . Кырва (к ом п и л я ц и я ).

интеллигенты прибегали в случае необходимости к другим я зы ­ кам . Так, в переписке классиков эстонской литературы Крейц- вальд а и Койдула корреспонденты обыкновенно переходили на немецкий язы к, когда нужно было вы разить более сложные мыс­

ли, относящ иеся к области интеллектуальной жизни.

После революции 1905 года, в годы роста эстонской интелли­

генции и в особенности после Великой Октябрьской социалисти­

ч е с к о й революции, когда эстонский язы к стал применяться во всех учреж дениях, когда было введено обучение на родном языке в средних и высших учебных заведениях, появилась необходи­

мость приспособить эстонский литературный язы к к новым усло­

виям жизни. Поэтому в 10-е и 20-е годы наблю дается бурное, порой скачкообразное развитие эстонского литературного язы ка.

Создание полноценного литературного язы ка, пригодного для от­

раж ения новых условий жизни, стало к тому времени первосте­

пенной потребностью, исторической задачей. Здесь не место д а ­ вать оценку сложнейшей диалектике тогдашних споров о языке.

О днако д л я углубленного понимания нашей темы в историческом аспекте необходимо всё ж е вспомнить некоторые исторические факты.

В эти годы в Эстонии усиленно осваивалось культурное н а­

следие других народов, появлялись переводы классиков мировой литературы . При этом еще отсутствовала единая язы ковая т р а ­ диция и теория перевода. Одни переводили сугубо книжным, ис­

кусственным, «обновленным» языком, другие старались пользо­

ваться больше живой, народной речью или ж е так называемым

«официальным языком», третьи искали синтеза меж ду этими н а­

правлениями. П од влиянием сторонников т. н. «обновления язы ка» («K eeleuuendus») стилистическое единство эстонского л и ­ тературного язы ка зачастую наруш алось массовым (и часто не­

удачны м) заимствованием иностранной лексики и искусственным изобретением неологизмов и д аж е новых грамматических форм.

Особенно это отразилось на поэтическом языке, а такж е на боль­

шой части тогдаш них переводов. Л итературовед А. Орас, стояв­

ший близко к Иох. А авику и движению за «обновление языка», перевел ряд стихотворных произведений мировой классики (неко­

торые трагедии и комедии Ш експира, ряд произведений Ш елли, Китса, Б айрона, А. Попа, Э. А. По, М ольера, поэму Гейне «Гер­

мания» и мн. др.)-

П ереводы А. О раса засорены «авицизм ами»,13 как и неоло­

гизмами собственного изобретения. А. О рас создал в своих пере­

водах классиков мировой литературы особый стиль космополити­

ческого м аньеризм а. Этот стиль он внес и в свой перевод «Евге­

ния Онегина». Кроме того, примат формы и эстетических ценно­

стей приближ ает его метод перевода к культурно-формалистиче- скому. Но и с т о р и к не может не отметить, что благодаря этому

13 Т. *е. новы ми словам и и оборотам и , пр едлож ен н ы м и И о х . А авиком.

переводу эстонский читатель уж е в 30-е годы получил понятие об «Онегине». А. О расу, по образованию англисту, по н ап р авл ен ­ ности интересов представителю космополитизма, еще не прихо­

дилось заним аться вопросами соотношения русской и эстонской языковых систем, когда он взялся за переводы из П уш кина.

Слиш ком свободный подход к переводу русского классика при­

вел А. О раса к некоторым искаж ениям пушкинского текста, х а ­ рактеризую щ им, та к сказать, «западничество» переводчика. Так, он д ает имя «Евгений» в немецкой форме «E ugen» (очевидно р а ­ ди достижения метрических удобств в ямбическом стихе), вместо

«Зевса» употребляет римскую форму « Jupiter» и т. п. Такие воль­

ности, а в особенности введение неологизмов-модернизмов по­

меш ало адекватной передаче колорита эпохи и национальности, но в тридцаты е годы в бурж уазной Эстонии об этом не очень заботились.

После воссоединения Эстонии с СС С Р потребности советской школы заставили взяться за новый перевод «Евгения Онегина»

живы м народным языком, очищенным от эстетизирую щего ж а р ­ гона уж е устаревш его язы ка 30-х годов. Этой потребности удо­

влетворяет новая попытка перевода «Онегина», предпринятая поэтом Яаном Кярнером. В конце 1945 и начале 1946 года был опубликован перевод первой главы в ж урн але «Л ооминг»,14 а з а ­ тем и в школьных хрестоматиях 1946 и 1948 г и зд ан и я.15 Яан Кяр- нер обладал значительными предпосылками д л я успешного перево­

д а пушкинского романа. Он освоил онегинскую строфу еще в выш е­

упомянутом романе «Б ианка и Руф ь», он изучил и подверг пере­

воды А. О раса уничтожаю щ ей и обоснованной критике,16 он имел и некоторый опыт в работе над русской классикой (перевод «Горе от ума» в 1944-1945 гг., весьма впрочем посредственный). В кон­

це 30-х и начале 40-х годов развитие эстонского литературного язы к а привело к некоторой устойчивости и нормативности, чему весьма способствовало появление больш ого орфологического ело- вар я И. В. Вески (ч. I — 1925, ч. II — 1930, ч. III — 1937), а в особенности распространение в повторных изданиях (1933 и след.) «М алого нормативного словаря» эстонского язы ка, извест­

ного под аббревиатурой VÕS. П еревод К ярнера был встречен более чем доброж елательно. В изданном к юбилею в 1949 г. Л и те­

ратурным музеем Академии наук Э С С Р сборнике «Пушкин на эстонском языке» отмечается, что перевод «близок к поэтическо­

му л ад у П уш кина» и сообщ ается, что Я- Кярнер «с успехом пере­

14 « L o o m in g » , 1945, nr. 12, стр. 1208— 1222 и 1946, nr. 1, стр. 13— 23.

15 В кн.: S ö ö t, В . ja V ä in a s te J., K ir ja n d u s lo o lin e lu g e m ik . K esk k o o li 8. k la s s ile , I. o s a , T a llin n , 1946, стр. 121— 129 и в кн. т е х ж е авторов: K ir­

j a n d u s lo o lin e lu g e m ik 8.— 9. k la s s ile . V e n e k ir ja n d u s. T a llin n , 1948, стр . 188— 197.

16 С татья « M o o n u ta tu d P u šk in » («И ск аж ен н ы й П уш к и н ») в ж у р н а л е

«V a ra m u » , 1940, № 5.

вел три первые главы 'О негина'».17 Действительно, нельзя не признать, что перевод К ярнера устраняет маньеризм О раса и все его ненужные неологизмы. Однако более углубленный ф илологи­

ческий анализ этого перевода обн аж ает другие недостатки, сни­

ж аю щ ие его ценность. Яан Кярнер подменяет требование ад ек­

ватности стремлением перевести дословно во что бы то ни стало.

Б уквалистский метод перевода ж ертвует изумительной ритмикой пушкинского стиха. П ривязы ваясь не к духу, а к слову подлин­

ника Я- Кярнер принужден прибегать к ненормальной для эстон­

ского язы ка, неестественной расстановке слов; читателю при чте­

нии приходится все время брать досадные барьеры инверсий.

Естественное течение пушкинского стиха в переводе Я- К ярнера прерывается то неуклюжими строчными переносами (enjam be- m en t). то пустыми словами-«заты чками», необходимыми пере­

водчику д л я заполнения метрической схемы.

Вот к ак К ярнер переводит, например, известное место об отношении Онегина к стихам (I гл., V II стр о ф а):

Tal polnud õiget kirge, an da või elu heli eest, ja sest tro hheuseid ei e ra ld an d ta, kuis püüdsim egi, jam bidest.

Точный обратный перевод:

«У него не было настоящ ей страсти, д ать/

или (вместо Kasvõi хоть) ж изнь за звук, и потому/

хореев не отличал он,/

как мы стремились д аж е, от ямбов/.

О дносложные слова-«затычки» (see, siin, ju st, nii, siis, seal, ka и т. п.) — постоянные спутники этого перевода.

В. Г Белинский в одном из своих разборов перевода «Г ам ­ лета» 18 указы вал: «Близость к подлиннику состоит в передании не буквы, а духа создания [ .]. Н адо, чтобы внутренняя жизнь переводного вы раж ения соответствовала внутренней ж изни ори­

гинального». Вот этой внутренней жизни пушкинских стихов мы не ощ ущ аем в переводе Яана Кярнера.

Стремление к мнимой точности, неспособность к переводу о б раза о б р азом 19 местами ведет к неуклю жему осложнению гени- ально-простого пушкинского слога. П оним ая адекватность пе­

17 С татья А л и с Х а б ер м а н « P u šk in i lo o m in g u s t e e s ti k e e le s» в кн.: P u š- k in e e s ti k e e le s , T a llin n , 1949, стр. 60 и 62. К р ом е вы ш еупом янутой первой главы оп у б л и к о в а н а ещ ё только вторая, (« L o o m in g » ,1949, № 6, стр. 664— 6 7 1 ).

18 С татья «Г ам л ет, принц д атск и й — п ер ев од Н ик олая П ол евого», П о л ­ н ое с о б р а н и е сочинений В . Г Б елин ск ого п о д р ед. С. А . В ен гер ов а, т. III, стр . 341.

19 О б этом см. в статье Л . Н. С обол ев а «О п ер ев о д е о б р а з а об р а зо м » в кн.: В опр осы х у д о ж ес т в е н н о г о п ер ев о д а , М ., Советский писатель, 1955 стр . 259.

ревода лингвистически, Я- Кярнер не смог д ать ж ивого перевода, не смог создать запоминаю щ ихся и волнующих эстонских стихов.

Р ад и полноты обзора следует еще упомянуть, что пять строф из «Путеш ествия Онегина» были переведены поэтом Ф еликсом Котта для эстонского издания книги В. Вересаева «А лександр Сергеевич Пушкин», вышедшей на эстонском язы ке в 1948-м году (см. стр. 66—68 указ. соч.).

П одводя итог, скаж ем , что перевод О. Роода вообще не стал ф актом нашей литературной жизни, а переводы А. О раса и Я- К я р ­ нера неадекватны: в переводе О раса «Евгений Онегин» вы зы вает у современного читателя недоумение, в переводе К ярнера — скуку.

И вот, пятидесятые годы дали эстонцам, наконец, первые три главы «Онегина» в переводе, удовлетворяю щ ем современным требованиям. П оявление этих глав в ж урн але «Лооминг» 20 кри­

тика 21 справедливо считает замечательнейш им событием нашей литературной жизни. Новый перевод Бетти Альвер сделан по р е а ­ листическому методу. Влияние пушкинского стиха ощ ущ алось уж е в ранней поэме Бетти Альвер «Р ассказ о белой вороне» 22 Больш ое количество безупречных ямбов в лирике Б. Альвер, а такж е и ее ранние переводы из П уш кина 23 явились хорошей под­

готовкой к выполнению такой ответственной задачи, как пере­

вод «Евгения Онегина». В результате долгого, упорного тру ­ да Б. Альвер удалось средствами эстонского стиха в значитель­

ной мере передать поэтическую атмосферу пушкинского романа.

В отличие от предыдущих переводчиков ей свойственен сам окри­

тический подход к своей работе, она вдумчиво учла и комментарий к «Евгению Онегину» Н. Л. Бродского, и I том С ловаря пушкин­

ского язы ка, и консультации специалистов, и опыт прежних пе­

реводчиков. Н о подойдя к тексту с кропотливостью ученого, она при выполнении работы опирается на хорошее знание развивш е­

гося эстонского литературного язы ка, вследствие чего её стихи производят впечатление действительно эстонских (вспомним тре­

бование Ф. К рей ц вал ьд а), чего нельзя сказать о стихах преды­

дущ их переводчиков. Порой суверенитет переводчицы д аж е слишком «обэстонил» П уш кина, напр, в LV строфе первой главы , где Б. Альвер, пож алуй, напрасно зам енила лиру («голос л и р­

ный») старинным эстонским инструментом типа гуслей — «кан- нель». Однако, таких перегибов немного. Реалистический метод перевода Б. Альвер счастливо избегает к ак эстетического ф орм а­

лизм а А. О раса, та к и буквализм а Я. К ярнера.

Эстонские литературоведы от всего сердца приветствуют столь нужную работу Бетти Альвер н ад переводом «Евгения О не­

20 « L o o m in g » , 1956, nr. 2; 1957, nr. 2; 1958, nr. 2.

21 См. нап р., о б зо р н у ю статью О. Иыги в г а зе т е «Sirp ja V a sa r» о т 27. 07. 1956.

22 B e t t i A l v e r , L u g u v a lg e s t v a r e s e s t. T artu , 1931.

23 М едны й всадн ик , 1936; Ц ы ганы , П ол тав а и р я д сти хотвор ен ий , 1949.

гина» и с нетерпением ж дут появления следующих глав. Пробел отсутствия адекватного перевода этого произведения в нашей поэзии долж ен быть заполнен в «ударном» порядке. П еревод Б е т ­ ти А львер несомненно лучше всех предыдущих, хотя — огово­

римся — и он не является пределом ни для самой Б. Альвер, ни д л я эстонской поэзии.

При переводе такого сложного в лексическом и стилистиче­

ском отношении произведения, каким является «Евгений Онегин», эстонскому переводчику приходится преодолевать немало труд ­ ностей. В живом, народном языке, а такж е и в наследии эстон­

ских классиков не было в достаточной мере лексических средств д ля адекватной передачи целого ряда понятий «светского», дво- рянско-интеллигентского быта. Эстонская дореволю ционная лите­

ратура не создала таких лингвистических, версификационных и стилистических средств, которые были бы безоговорочно прило­

жим ы к переводу «Евгения Онегина». Такие средства и приемы отчасти создавались в позднейшем творчестве поэтов 20-х и 30-х годов наш его столетия — однако это происходило в своеобразных условиях, очерченных выше. Поэтому переводчик долж ен отно­

ситься необычайно критически к имеющимся уж е в эстонском л и ­ тературном язы ке средствам, чтобы не нарушить пушкинский стиль высокой простоты и не пропустить в этот стиль н еадекват­

ных и д аж е антиструктуральных для эстонского язы ка средств, которые не могут вы держ ать проверки временем (как это случи­

лось с прежними переводами).

Д р у га я трудность — бедность эстонского язы ка р и ф м а м и вообщ е и мужскими рифмами в частности. Это — немалое пре­

пятствие при связанности переводчика онегинской строфой. П ере­

водить ж е «Евгения Онегина» стихами с неточными рифмами было бы недопустимым искажением пушкинской формы. Б. Альвер не сумела до конца преодолеть эту трудность и пошла на ряд компромиссов в системе рифмовки, что привело к нарушению требований эквиритмии.

Учет фонологической структуры эстонского язы ка не разре­

ш ает, строго говоря, считать полноценными такие «созвучия» как tuum : m ü st'eeriu m (V II), icTeed: t'ea d u se d (X V I), inval'iid: s'õ ja- 1'ugusid и suu st: k ^ re p ^ h tim u st (X V III), ees: ro m 'a a n id e s (X X III), mees: p a n t'u h v lite s (XXXIII) 24

Хотя их и можно отнести к условно-точным средствам рифмовки, однако несовпадение главного ударения и рифмовка корня слова с суффиксами и флексиями, а такж е большое различие в фонети­

ческой долготе гл а сн ы х 25 делает такие созвучия плохо приемле­

мыми д л я эстонского слуха.

24 В се примеры взяты м ной из второй главы, римской циф рой обозн ачен а стр о ф а .

25 Н а н ео б х о д и м о ст ь считаться с до л го то й эстон ск и х гласны х обр ати в н е д а в н о вним ание А. К а а л еп в ст. « L u u lek eel ja em a k eel» («П оэти ческий язык и р одн ой язы к») в ж . « N o o r u s» , 1957, nr. 7, стр. 41.

* *

*

В предназначенной д ля русского читателя статье не место д а ­ вать подробный сравнительный анализ переводов, не место и р а з ­ бирать недостатки частного характера.

В аж нее д л я дальнейш ей работы над переводом «Онегина»

следую щ ее принципиальное пожелание, которое мы проиллю с­

трируем одним только типичным примером. Н ад о преодолеть буквализм и при переводе р е а л и й . Концовка XV строфы

П ока недремлющий брегет Н е прозвонит ему обед

переведена у Бетти Альвер примерно так: «пока прилежный бре­

гет ударит звоня к обеду»:

Kuni virk bregee lööb kõ lisedes lõu n ale.

Конечно, у П уш кина «брегет» налицо, но мне все ж е каж ется более удачным, как это и сделано в переводах О раса и Кярнера, воспользоваться понятием «часы» (kell, tunnikell, u u r).

Н адо всё более дем ократизировать перевод этого ром ана, вы­

киды вая «брегеты», «васисдасы» 26 и т. п., ставш ие для нас а р ­ хаизмам и. Н адо дем ократизировать перевод, чтобы он был поня­

тен без комментария, чтобы он вошёл в широкий читательский оби­

ход эстонского народа. Л итературоведы ж е все равно будут зн а ­ комиться с Пушкиным по оригиналу.

П еревод «Евгения Онегина» на эстонский язы к имеет огром^

ное значение, далеко выходящ ее за пределы филологии. В то время как мечта о мировой литературе (W eltliteratu r) до сих пор осталась мечтою, д ру ж б а народов Советского Союза создает своеобразный «литературный интернационал» социалистических наций. Никем неоспоримая и не осп ариваем ая популярность П уш кина (ср., напр., разнобой в оценке Достоевского!) играет тут роль связую щ его звена большой силы. А м еж ду тем в перево­

д ах произведений П уш кина Эстония значительно отстала от д р у ­ гих прибалтийских народов — своих соседей. В то время как у латыш ей и литовцев д авно уж е имеются п о л н ы е переводы

«Евгения Онегина», у нас он еще за горами. Это, конечно, объяс­

няется объективными причинами (близость языковых систем;

культура, опираю щ аяся на больш ее количество населения). Р у с ­ ские культурные влияния на латы ш ское и литовское искусство

26 В е д ь д а ж е п ереводчи к «О негин а» Я- К я р н ер не пон ял этого сл ов а.

В его п ер ев о д е «в а си сда с » (у П уш к ин а в см ы сл е «м ал ен ь кая д в ер к а , или окон ц е в д в ер и » с ф р ан ц . « v a s is ta s » , « v a s is d a s » ) « п ер ев еден о » так: « w a s - is t-d a s » , отчего весь сти х стал нелепы м.

всегда были значительнее, чем влияния на эстонское. П равда, полные переводы «Евгения Онегина^ на языки национальных меньшинств нашей Родины появляю тся, как правило, только пос­

ле революции. Н о традиции контакта с русской литературой были в Л атвии и Л итве глубже, чем в Эстонии. Уже задолго до класси­

ческого перевода Антонаса Венцловы литовская интеллигенция имела ж ивой контакт с романом П уш кина. Отрывки из романа переводились уж е начиная с конца XIX века. М. Д обуж инскис писал декорации к популярным в Л итве операм на сюжеты П уш ­ кина, а популярнейший литовский певец К- П етраускас неодно­

кратно исполнял в них главные роли. Уже в бурж уазной Л итве П уш кина знал каж ды й образованный литовец. Аналогичное р а з ­ витие контактов мы можем наблю дать и у латыш ей. Они давно уж е имеют полное собрание сочинений П уш кина и Тургенева на родном языке, в то время как у нас переведены лиш ь отдельные, с р а в н и т е л ь н о немногие произведения этих классиков.27 В нашей литературе до последнего времени на первое место вы дви­

гались влияния других народов.

Л иш ь В еликая О ктябрьская социалистическая революция тес­

нее приобщ ила нас к сокровищнице русской литературы . Преодо- левание отсталости в переводческой работе над произведениями Пуш кина имеет государственное и историческое значение. Эту не­

легкую, хотя и необычайно увлекательную работу следует уско­

рить и улучшить. П ервая глава «Евгения Онегина» в переводе Б. Альвер звучит значительно лучше второй. Это вполне понятно.

Чем дальш е в лес, тем больше дров. П еревод дальнейш их глав требует не только глубокого понимания всех реалий, но и ад ек­

ватного истолкования сложного пушкинского зам ы сла, вскрытого советским литературоведением. Уже в переводе второй главы наряду с волнующе-удачными строфами (напр. стр. XXXVIII) ощ ущ ается некоторая утрата пушкинской атмосферы и отдель­

ные стилистические нечуткости и ошибки 28 (во II, XI, XIV, XXV, XXXI строф ах).

Этим до некоторой степени сниж ается познавательная ценность и эмоциональная адекватность перевода. А в конечном счете ум еньш ается и глубина идейно-эмоционального воздействия вели­

кого классика на развитие эстонской культуры. Конечно, всё это

27 Н а п р . «З ап и ск и охотни ка» были ш ироко известны в Л атви и у ж е в сем и д еся т ы х г о д а х пр ош л ого столетия и ок азал и огр ом н ое влияние на латы ш ­ скую л и тер а т у р у , чего нельзя ск азать о л и тер а ту р е эстон ск ой . П ол н ое и з д а ­ ни е в латы ш ском п ер ев о д е выш ло в 1937 г о д у , ещ е в б у р ж у а зн о й Л атви и, м е ж д у тем как эстон ск и й п ер ев о д «З а п и со к охотни ка» появился лишь в 1950 г о д у . (С м . би бл и огр аф и ческ ую справк у К арлы са Э глэ в кн. «Зап иски охотн и к а И . С. Т урген ев а (1852— 195 2 )» , О рел, 1955, стр. 318— 3 3 0 ).

28 О них см. м ою статью в ж у р н а л е « L o o m in g » , 1958, № 6.

15

сугубо невесомые явления, но и ими нельзя пренебрегать, если речь идет о драгоценном наследии Пушкина.

Д ум ается, что не следует трудоемкое и ответственное дело соз­

дан ия полного перевода «Евгения Онегина» возлагать на плечи одной, хотя и весьма талантливой, переводчицы, а нужно под­

д ерж ать эту работу, организовав ей в помощь коллектив из л у ч ­ ших переводчиков Э С С Р, чтобы эстонский читатель получил вoз^

можно скорее полноценное во всех отношениях воспроизведение этого перла пушкинского творчества на своем родном языке.

к

(И з истории общественной мысли первой четверти XIX в.)

Д о ц ., к ан д. ф илол. н аук Ю. М. Л о тм а н .

Изучение общественно-политических воззрений В. Г Анастасе- вича — известного библиографа и борда за польско-русское куль­

турное сближ ение — представляет значительный исследователь­

ский интерес. Вопрос этот — сравнительно частный. Однако, исто­

рическое рассмотрение его требует постановки более общей и весьма сложной проблемы — оценки места и значения в истории русской литературы и общественной мысли первой трети XIX в.

той группы теоретиков и литераторов, деятелей науки и искус­

ства, которые стояли вне дворянской литературы их эпохи, не были связаны ни с одним из ее направлений. В конце XVIII в.

обострение классовой борьбы в России вы звало резкую поляри­

зацию идеологических лагерей. О бразовалось демократическое направление общественной мысли, возглавленное в России А. Н.

Радищ евы м . Разум еется, в данном случае имеется в виду не био­

граф ическая принадлежность писателя к тому или иному сосло­

вию, а объективное соответствие определенных теоретических по­

лож ений тем или иным классовым интересам. Идеи философского м атериализм а, определяю щ его влияния материальных интересов, общественной среды на человека и вытекающее из них требова­

ние революционного переустройства общества соответствовали интересам широких демократических масс и, в первую очередь, крепостного крестьянства.

В начале XIX в. слож илась новая обстановка. Крестьянские восстания не смогли разруш ить феодально-крепостнического у клад а. Б олее того, в связи с консолидацией сил дворянского го­

сударства в конце X V III века и резким изменением ситуации в Европе стало очевидным, что Россия д алека от непосредственной перспективы революционного кризиса. В этих условиях д ем окра­

тический л агерь общественной мысли не смог сохранить боевой целостности радищ евского мировоззрения. Ведущие теоретики этого направления, глубоко ненавидя паразитическое барство, от­

рицая самый принцип сословности, сохранив в ряде случаев чет-

2 TRÜ T oim etised nr. 65

кие материалистические воззрения, утратили веру в револю цион­

ную энергию народа.

О траж ая иллюзорные надеж ды идейно незрелой крестьянской массы, многие из них начинают возлагать надеж ды на прави тель­

ство, надеясь найти в нем союзника в борьбе с дворянам и-туне- ядцами. П отеряв революционность политической программы, не­

дворянский лагерь утратил и ведущее положение в идейной ж и з ­ ни России своего времени. Грань, резко отделявш ая его в конце XVIII века от дворянской литературы , стала разм ы ваться.

Однако, оказавш ись по ряду вопросов под влиянием д ворян ­ ской общественной мысли, деятели демократического лагеря, в свою очередь, оказы вали влияние на последнюю. Им часто прихо­

дилось (не только идеологически, но и практически, поскольку многие из них, например, Н. Сандунов, М ерзляков, Ц ветаев, К у­

ницын, были преподавателями) выполнять роль посредников меж ду великими представителями демократической мысли X V III века и поколением будущих дворянских революционеров.

Вопрос о классовой природе дворянской революционности сложен. Трудно согласиться с исследователями, которые видят в определении этого этапа как д в о р я н с к о г о лиш ь указание на тот общественный слой, из которого рекрутировались револю ­ ционные деятели — носители идеологии бурж уазной революцион­

ности. Н е только такие характерны е свойства м ировоззрения дво­

рянских революционеров, как боязнь непосредственного участия масс в революции («страш но далеки они от н арод а»), та к ­ тика военной революции, интерес к идее героического тирано­

убийства, но и вся сумма этических и эстетических принципов, исповедуемых декабристам и, указы ваю т на то, что дворянская природа их мировоззрения не была чем-то внешним, поверхност­

ным, но составляла основу качественного своеобразия данного ис­

торического явления. Вместе с тем, идеология дворянской рево­

люционности не склады валась как классово-дворянская идеоло­

гия!, то-есть как теоретическая защ ита классово-корыстных инте­

ресов дворянства. Более того: ставя вопрос о положении народа, выступая с лозунгами антиф еодальной борьбы, она неизбеж но вклю чала в себя элементы идеологического воздействия иной, д е ­ мократической системы воззрений. Т ак возникло своеобразное историческое явление: идеология, соединяю щ ая элементы двух враж дебны х идейных систем. Р езу л ьтат этой борьбы мог быть двояким: в “случае, если верх б рала дворян ская основа м ировоз­

зрения и элементы дем ократизм а постепенно тускнели, пропадало само качество революционности и, как это реально и получалось в целом ряде случаев, намечался переход наиболее умеренных деятелей в лагерь дворянского либерализм а. Вместе с тем, воз­

можен был и другой путь: по мере усиления демократических черт в противоречивом единстве идеологических представлений дворянской революционности — переход на определенном этап е на демократические позиции и разры в с дворянским м ировоззре­